— Люблю пугать «рафинадок»!

— Кого?! 

— Ну знаешь, такие, все из себя... из тех, которые девственность до сорока лет хранят, как святыню.

— Такие ещё есть?!

— А то! Одну собственноручно разрешил. При такой выматеришься позаковыристее, со смыслом и она в обморок! А потом такие загогулины словесные начинает выписывать: «вы оскорбили мою невинность...»

Чистое наслаждение слушать! Молоденькие девушки — те не краснеют, им всё любоптыно!

— Свидригайлов какой-то... — пробормотал я, — вы, простите, как в моей комнате оказались. Строго говоря, вопрос риторический: квартира — коммунальная, народу шляется видимо не видимо. Не бомжи к соседу справа, так игроки к соседу слева. Или ахаль к соседке с комнаты напротив по коридору...

— Отсюда, — ткнул он пальцем в полку, заполненную серыми томиками Достоевского.

— Что?!

— Того, — усмехнулся он неприятным прищуром и шагнул к полке. Книги будто втянули его в себя. Так утренний туман сползает в подвальное окошко одинокого дома.

Всё это было так нереально... неуместно, что ли? Сел на колченогий стул и с час, наверное, туповато смотрел в окно. В доме напротив солнце кривилось закатом, жужжал троллейбус за троллейбусом. С кухни пахло пережаренной рыбой, пережаренным маслом и ещё какой-то коммунальной безысходной дрянью. Убеждённый в сюрреальности происходящего просто сидел, смотрел и слушал. Смотрел и слушал реальность, к которой можно было прикоснуться, потрогать понюхать, разругаться с ней, в конце-концов.

Разум мой возвращался очень медленно...