...он страстно любил животных, особенно, собак. Те отвечали ему безусловной взаимностью. Зато в людях не понимал ничего. Вечно доверялся всяким проходимцам и прохиндеям, случалось говорил лишнего, через что постоянно и страдал.

 

От того к концу Войны стал нелюдим и молчалив.

 

Старшина ненавидел его люто:

 

— Через псин своих и сдохнешь, нелюдь! — повторял постоянно. А за что любить солдата, если тот в боевых действиях не участвует, только мины снимает и над каждой погиблой псякой плачет навзрыт? Что ж ему, людей мало, слёзы по псине беспородной лить, а?!

 

Другое дело, что сам старшина тоже в боевых не участвовал, а только при штабах штаны протирал. Знакомства какие-то у него там были...

 

Понятно, что в 1945-м никто Ивана никуда не демобилизовал — оставили при псяках служить. Аж до 1961-го. Старшину отправили домой сразу же: вроде, как, при наградах, при полном параде и в Москве посадил его на нож какой-то бандит. Да так ловко посадил, что выжить старшина, выжил, но остался калекой по мужской справе.

 

Из Москвы по инвалидности выселили обоих. За территорию Столицы. Был такой указ. Кажется, году в 1963-м? Не помню точно.

 

И, как назло, поселили их в глухой деревеньке, на берегу одного из свежеразлившихся водохранилищ. По истеричной иронии жизни, дали дома в одной деревне и в... соседних домах! Кто так придумал, до сих пор неясно, но стало понятно: будет их судьба цомкать, пока не решат свой конфлиткт.

 

Знать бы ещё, в чём он, конфликт этот!

 

Иван плечами пожал и устроился сначала трактористом, потом — механиком. Никогда на жизнь не сетовал. Но собак заводить не стал:

 

— Отравит, плакать буду, — объяснил новым друзьям.

 

Старшина вышел хитрым фертом на пенсию и по безделию начал травить розы соседу. То купоросом польёт, то просто поломает, вытопчет.

 

Мужики, случалось, били даже за это дурня-старшину... не помогало.

 

Старшина спивался, Иван всё больше болел. Розы весной и летом благоухали, но недолго — старшина быстро их уничтожал.

 

— Ты как это терпишь, — спросили как-то приятели у Ивана.

 

— Никак, — просто ответил он, — судьба мне такая: терпеть. У других хуже бывает.

 

От него отстали: блаженный.

 

По весне 1989-го случилось Старшине обновлять моторку. Ещё лёд не сошёл. Завёл свой «Вихрь-сороковку», и… почти сразу налетел булём казаночьим на какую-то корягу, едва торчавшую из под воды. Перевернулся, маховиком движка разворотило руку.

 

Иван с больной спиной ринулся в воду: спасать. Вытащил!

 

— Будешь ещё розы мои травить?!

 

— Не буду, — хрипит в ответ Старшина…

 

Так и не получилось проверить: правду сказал или нет. Тем же годом оба и померли.

 

Уже 1991-м на уже ставшей престижной земле, самостроем, какой-то новобогач выстроил особняк на месте их обоих. Только розы и остались. Говорят, там редкие сорта цвели. Он даже садовника специально нанял, чтобы за ними следить.

 

Запах… на всю деревню был!

 

Потом сожгли этот особняк, появился другой хозяин. Розы исчезли.

 

Потом и его сожгли…

 

Установить точно, какой по счёту владелец у этой земли даже и не пытаюсь.

Не интересно это. Интересно, почему тех двоих жизнь всю дорогу лбами стукала?