Фурьевна

Фурьевной её звали лет десять уже, как. А была она никакая не Фурьевна, а вовсе в простобытии — Фёдоровна. Ирраида Фёдоровна.

Когда-то, забавная, стареющая тётка с немного мешковатой фигурой и отличным чувством юмора. Муж её — дядька весёлого нрава с улыбчивым лицом. Каждодневно форсировал всей коммуналке настроение своими шуточками да историями про бытность в органах. Из старых чекистов на пенсии. Что рассказать было, а ссор почти не было.

Жили весело.

Случилось, ночью вступился за девушку. Забили до смерти. Оказалось, бандиты — из отставных правоохранителей. Перепуганная девушка отказалась свидетельствовать. Отпустили их, как водится, на все четыре. Такое случалось, случается и, к сожалению, будет случаться.

Никто не знает, кем мы станем после очередного удара жизни. Нет, не всё, что нас не убивает, делает нас лучше. Враньё всё это. Бедная Ираида Фёдоровна тронулась мозгой. Была тётка Ирраида, а стала — бабка Фурьевна. Спать, вообще, перестала. То есть, спала, но часа два или три в сутки. Случайными урывками. Строгала на тёрке хозяйственное мыло в суп соседям на общей кухне. Вставляла бритвы в обмылки в мыльницах в ванной. Резала провода открытой проводки, ночами как немецкий диверсант. Заливала бензин в общую лампочку в коридоре. Забивала гвоздями ящики и дверцы общественных шкафчиков на кухне. Сыпала в стиральную машину горстями обойные гвозди (пусть руками стирают — молодые ещё!)
Мало ли? Можно… весь репертуар оглашать не буду?

Возражать ей никто не возражал. Скандалов боялись. Орала, как говорят математики, монотонно и непрерывно. Те слова, что удавалось разобрать в сиренском вое, били слушателей влёт, как ворону картошка из хулиганской рогатки. Каким-то непостижимым образом она всех знала всё обо всех. Говорила всегда «в самую язву».

Бывалый вояка Чонин как-то умудрился выслушать её… внимательно. Потом весь вечер рыдал «сам на сам» в обнимку с бутылём «белой». Наутро, собрался с мыслью да и ушёл за внеочередным очень тайным заданием. С тем и сгинул. Не вернулся.

Где-то незадолго до начала перестройки в комнатушку подселили студентика-очкарика. В движениях Ирраиды Фурьевны проявилась замедленная угроза движений самки богомола. Почуяла добычу!
Применила на студентике весь свой многолетний арсенал: разрезание опасной бритвой кожаного дермантина на двери, и последующее поливание ваты под ним, бульоном из рыбных консервов. Вонь на всю коммуналку. Вставление замыкающих иголок в осветительные провода. Дело в том, что свет в комнатке студентика включался почему-то снаружи, из коридора. ЖЭК переделывать это запретил напрочь! Взрывом студентику опалило брови и обожгло кончик носа…

Сломался он довольно быстро. Принёс новенький блестящий револьвер. Приставил к бабкиной голове. При всех. Вечером на кухне. Нажал на спусковой крючок.

Сухой щелчок — осечка. Ещё щелчок — осечка.

Бабка, не боялась самых изощрённых скандалов. Смело шла на мордобой со шваброй на перевес против Матроса Иваныча — коммунального алкаша в отставке. Сколько раз с фингалом потом ходила! Не боялась милиции. Не пугалась никогда хулиганов. Дверь всегда открывала без идиотского впороса «кто». Сразу нараспашку, как алкаголик душу собутыльникам.

Бабка, которой боялись даже местные домовые власти, бабка, которая… Ирраида Фурьевна побелела с лица. Мутные бельма глаз, вдруг просветлели, как московское небо после сильного летнего дождя.
Спокойным, уверенным движением отвела руку студентика и заглянула ему в лицо:

— Допекла? — только и спросила. Студентик рухнул в обморок. Пистолет с пластмассовым стуком откатился в угол. Матрос Иваныч поднял его, осмотрел… зачем-то обнюхал:

— Студент, — почему-то шёпотом сказал он, — пистолет пластмассовый.
Все дружно и шумно выдохнули.

— Простите, не со зла, — она оглядела собравшихся на кухне, потом уточнила:

— Лет сколько прошло?

— Четырнадцать… вроде, — выдохнул ВасьВась (Василич из комнаты у двери) и прибавил хриплым шёпотом, — Опамятовалась! Фёдоровна… ты что ль?

— Я, я, Васенька, я… опамятовалась — ответила она. — И… никто ничего не видел. Понятно?
Все закивали. Фёдоровна заплакала.

Инцидент… инцидент никуда и не вышел. До того ли было? Начиналась Перестройка.
Фёдоровна студентика ныне опекала всячески. До последнего дня своей жизни. Умерла из коммуналки последней.

Студентик Ирраиду Фёдоровну похоронил с почётом, а после укатил куда-то в Штаты. Больше, по его словам, в этой стране никто не держал. В квартире самозасёлом вселились «опорные» некого важняка из скоробогатеющей конторы. Стволы у них, реально настоящие и ссоры по-первости были до того серьёзные, что соседи в тревожные моменты в своих квартирах свет выключали.
Из всех самозасёлов остался в живых один.

Особо досужие трепачи бают, что по глубокой иронии судьбы, выжил тот самый бандюк, который убил когда-то мужа Ирраиды Фёдоровны. Осел, остепенился. Сына и дочь отправил учиться за границу.