Об авторе

Стихи про блокнот Владимира Путина

Метёт, метёт по всей земле, гудит и крутит. Над речью думает в Кремле Владимир Путин. Он словно узник во дворце, влекомый далью, сидит с печалью на лице, большой печалью.

Охрана мёрзнет у ворот, хлопочут слуги. И прячет руки Новый год - замёрзли руки. Но свет в Кремле горит, и взгляд предельно мутен, и сам себе уже не рад Владимир Путин. Уже давно бы лёг в кровать, но всё же надо ж - народу главное сказать, а что тут скажешь.

Одеяльная жизнь

Под выборы в России благодать. Назло завистникам, иудам и химерам нам начинают яро помогать — и детям, и больным пенсионерам. Кому-то торт, конфеты и цветы, кому-то направленье в санаторий... В порыве баснословной доброты в стране введен всеобщий мораторий на все, что нас тревожило давно. Сор из избы тащить нам не пристало. Пускай под одеялом и темно, но голыми-то как, без одеяла?

Про наши формальности

«Привет». «Привет». «Ну, как дела?». «Нормально». «Пока». «Пока». Короткие гудки... Да я и сам звонил ему формально, без цели, так - от скуки и тоски.

С утра постель я прячу (а что толку?), вернусь домой - и заново стелить... Формально глажу новую футболку и выхожу формально покурить... Потом бегу, ругая, как обычно, весь по углам исписанный подъезд... И, как всегда, формально и привычно передаю в маршрутке за проезд...

Сказ про бойца, отставного удальца

В царстве хищников и злюк жил сердитый военрук. Так и звали военрука по-военному - Сердюк. Но за пять недолгих лет он продул авторитет. Батальонами искали, - никакого толка нет.

Побежал Сердюк к царю, помоги, мол, мне, горю:

- Хочешь, руку поцелую? Хочешь, чаю заварю?.. Ты пойми, ведь я не знал, что получится скандал. И теперь меня, как бабу, так и тянет на вокзал.

Последнею каплей стала ложка

Не нож, как это часто случается в семейных драмах, и даже не вилка. Ложка!
Петр Арсеньевич Паучков всегда был строгим мужем, (а если точно, то уже целых шесть лет!), умеющим вовремя «срезать» свою благоверную, мудро нагрубить ей, справедливо не отдать зарплату и т. п. А Надежда Паучкова, (по женской – Соловьева), всегда надеялась, что это пройдет, пощетинится, мол, еще немного, да и успокоится. Однако Петр Арсеньевич и не думал успокаиваться.